Транспортировка до расположения танкистов прошла спокойно и быстро, ехать-то оставалось всего метров двести, преодолели их за пару минут, Боря дольше выезжал из дома, бэтээр за что-то зацепился днищем и поначалу не ехал.

Особисты-смершевцы развили кипучую деятельность. По их приказу не только пленники, но и мы сами должны оставаться в броневике, ни с кем не общаться и сидеть тихими мышками. Только я, как всегда с занозой в заднице, высунулся из люка и попросил у ближайших бойцов чего-нибудь перекусить. И ведь дали. Не зная, кто перед ними, враг или свой, дали, причем много чего. Тут и немецкая колбаса, признаюсь, привык к ней уже и даже не думал пока, как же в Союзе без нее буду, и сало, и соленые грибы, и картошка отварная в «мундире». Налопались знатно, предлагали пленным, но те, естественно, отказались, все, кроме Шпеера. Он опять меня удивил своим восприятием жизни, как будто он уже все принял, понял и ждет нового назначения в новой для себя роли военнопленного. Даже интересно, потащат его в суд или припашут работать у нас в каком-нибудь строительном институте, пускай восстанавливает страну, нашу, для начала. Может, разработает нам проект нормального жилья для людей, а не «хрущевки», было бы неплохо, повидал я уже жилье в Берлине. Что сказать, немцы не стали бы строить для своего народа собачьи будки, называя их отдельным жильем. Да, все я понимаю, затраты, доступность и прочее – бла-бла-бла. Просто не хрен было за скоростью гнаться, да и проекты архитекторам надо было создавать, думая о народе, а не о том, чтобы партии угодить. Не жил у нас народ никогда в хорошем жилье, ну и подождал бы еще пяток лет, чем получить халупы «хрущевские», с кухнями с «куричью жопку» и комнатами-пеналами. Уж о панельных домах даже не говорю. Любят у нас в Союзе гнаться за скоростью, не понимая, что вдолгую – все равно проиграют.

Один месяц спустя. Москва. Кремль

Прием был волшебный. Даже если сдохну через пять минут, на том свете буду помнить рукопожатие главы советского государства. Еще бы, когда тебе жмет руку такой человек, хочется остановить мгновение.

– Мы считаем, товарищ Горчак, что ви незаслуженно были обделены наградами за ваши подвиги. Воевали с сорок второго года, сколько вам било лет тогда? – Прищуренные, с хитринкой глаза этого уставшего, но выглядевшего удовлетворенным человека, смотрели на меня по-доброму. Легкий акцент вождя был каким-то веселым, что ли.

– Одиннадцать полных, товарищ Верховный Главнокомандующий! – боясь сбиться на длинном словосочетании, я переживал и нервничал. Все, кто ТАМ, в будущем, говорили о Сталине, ни хрена не понимали, о КОМ они говорят. Когда к тебе обращается ТАКОЙ человек, держать себя в руках очень сложно. Есть в нем что-то такое… Даже не описать.

– Да, я вспомнил, – улыбнулся Иосиф Виссарионович. Как будто он мог хоть что-то забыть, – одиннадцать. И уже тогда ви били настоящим воином, мужчиной! Ви – молодец! – Рука с вытянутым указательным пальцем практически ткнула меня в грудь.

– Служу Советскому Союзу! – отчеканил я.

– Ви с вашими товарищами сделали очень важное и нужное дело, думаю, ви даже не осознаете всю ценность вашего подвига. Благодаря тому, что Гитлер оказался у нас в руках, мы смогли быстрее окончить войну, а значит, уберегли тысячи жизней наших бойцов и командиров, тысячи мирных немецких граждан. Если би он продолжал сидеть в своей норе, неизвестно, как долго еще продолжалось би сопротивление. Каждую минуту на всех фронтах гибли сотни наших солдат и офицеров, а ваш подвиг позволил свести все это к меньшим цифрам. Спасибо вам, за наших людей, от всей нашей многострадальной Родины, от всех матерей и жен, отцов и братьев. Родина никогда не забудет вашего подвига, и я… – он внезапно сделал паузу, – не забуду.

Война закончилась первого мая. Не специально, так получилось, что именно первого, а не восьмого и не девятого, Германия подписала капитуляцию. Подписала с нами, а не с союзниками, что было очень важно. Черчиллю и Трумэну пришлось утереться и точить злобу, но было плевать на них. Тогда, двадцатого апреля нас всех вместе вывезли из Берлина с такой скоростью, что дух захватывало. По прибытию, на аэродроме нас встречала ТАКАЯ делегация, что глаза заболели от хлопанья. Я-то думал, отвезут в школу или еще куда-то, ведь у меня ни родных, ни близких нет, а нас повезли сразу в Кремль. Товарищ Сталин принял сначала нас, долгих четыре часа без устали слушал рассказ о наших похождениях, лишь изредка перебивая, чтобы уточнить что-либо. Это произвело на меня эффект разорвавшейся бомбы, и я сам только в тот момент осознал всю важность того, что мы провернули. По моим словам, вышло все легко, но это лишь описание, не более того, на самом деле каждую минуту нахождения в логове врага ты ловишь себя на мысли, а сухие ли штаны? Было ли страшно? А если скажу – нет, поверите? Конечно, было страшно, но лично я воспринимал все как-то легче, словно книгу читал, хоть и участвовал в процессе лично. Просто я не здешний, и все происходящее для меня, как будто кино или та же книга.

Наградной дождь был особенным и щедрым, а я наслаждался самим фактом участия в грандиозном событии. Судебный процесс над верхушкой Третьего рейха еще идет, приятно осознавать, что все, кто в моей истории избежал суда, здесь получит по заслугам. Гордился я не наградами, это лишь висюльки. Мне было крайне приятно осознавать, что я стал участником тех действий, которые помогли хоть немного снизить потери. Гордился тем, что, благодаря и моим личным действиям живы Кузнецов, Борис и много кто еще. Сталин словно понял, какие слова тронут меня глубже всего, и акцентировал наши подвиги именно на сохранении жизней наших людей. Всю войну я думал о том, правильно ли поступил. Постоянно терзали сомнения в том, что, возможно, я с самого начала все делал неправильно, устроив свою войну, а не сдался НКВД и не раскрыл правду о себе. Кто знает, принесло бы это действие больше пользы? Теперь уже не ответить на этот весьма непростой вопрос.

Одно могу утверждать точно: и один в поле воин, а возраст лишь преимущество!

Борис Романовский

Дельта. Вернувшийся из будущего

Глава 1. Перерождение

— Тебе нравится вид? — меланхолично спросил я.

Мне привычно никто не ответил. Лишь пикнул аппарат жизнеобеспечения.

— У меня больше нет времени, — я посмотрел на металлическую поверхность лабораторного шкафчика, в которой слегка искажённо отражалось моё лицо.

Волосы полуседые, несмотря на мои тридцать восемь лет. Лицо усталое, испещрённое морщинами.

Я перевёл взгляд на экран, разделённый на десятки квадратов. Некоторые ячейки уже погасли, а в некоторых транслировались страшные картины.

Последние часы человечества — разрушение городов, смерть, хаос. Одним словом — апокалипсис.

— Мне пора, — я повернулся к больничной койке. На ней лежала моя Адель. Худая, бледная, но как никогда прекрасная. Я протянул руку, но не смог коснуться её лица. Пальцы натолкнулись на стеклянную защиту лечебной капсулы.

В груди заныло. Дышать стало трудно. Давно я не испытывал таких сильных эмоций.

Пол задрожал, я покачнулся. Проигнорировав ярко горящую надпись, я поковылял к рабочему столу, опираясь на чёрную трость.

На столе лежала раскрытая шкатулка. Я аккуратно вытащил из неё обломок хрусталя, внутри которого переливались разноцветные вихри. Хаос, заключённый в первозданном виде. Кусочек Большого Взрыва, рождения нашей Вселенной. Я прикрыл глаза, чтобы не смотреть внутрь хрусталя. Слишком завораживает.

— Единственный шанс, — пробормотал я, сглотнув.

Пол начал трястись ещё сильнее. Я медленно подошёл к небольшому металлическому стеллажу. На нём лежало необычное устройство — квадратная кристаллическая доска, светящаяся изнутри жёлтым цветом.