Но теперь опасения остались позади: «Эндевор» слетал без приключений, нашёл и притащил к «Лагранжу» инопланетный артефакт, и к переоснащению его близнеца было решено вернуться. Для этого требовалось смонтировать снаружи, на корпусе корабля три установки, чрезвычайно напомнившие мне торпедные аппараты времён мировых войн — смонтировать, а потом загрузить в огромные трубы сами «тахионные торпеды», так же смахивающие на своих военно-морских тёзок, разве что, гораздо крупнее. Каждая из «тахионных торпед» имела в длину около двух десятков метров при двухметровом диаметре — ни дать, ни взять, термоядерный подводный дрон «Посейдон», так к счастью и не пригодившееся в «той, другой» реальности оружие Судного Дня.
В-общем, работа кипела, мы с Юркой-Кащеем и виделись-то не каждый день, несмотря на то, что делили одну каюту. График рабочих смен совпадал редко, так что когда я вылезал из провонявшего потом скафандра и, понежившись под жёсткими струями душа (в воде для гигиенических процедур на «Китти Хоке», как и на прочих околоземных станциях проблем, слава богу, не было) он, как правило, уже успевал позавтракать и добраться до лаборатории астрофизики. Обо всём прочем, включая оставшихся на Земле родителей собаке, а так же друзей, разбросанных по разным внеземным объектам, и друзей и, я к стыду своему вспоминал от раза к разу. И когда девушка-радистка, смешливая американка с ирландским именем Молли связалась со мной по персональному браслету и сообщила, что меня вызывают для сеанса видеосвязи со станцией «Ловелл», я не сразу сообразил, кто это может быть. А сообразив — испытал острый приступ раскаяния: мы с Юлькой не виделись с тех пор, как я улетел с «Ловелла», и всё это время она провела не в самых комфортных (прямо скажем, спартанских!) условиях лунных куполов — а я, негодяй эдакий, ни разу о ней не вспомнил, увлечённый событиями этих трёх месяцев.
Видеосвязь, говорите? Как бы не так! Сначала милашка Молли долго возилась с настройками экрана, на котором непривычного вида настроечная таблица то и дело сменялась водопадом помех, потом долго объясняла мне насчёт «ограниченной проходимости сигнала», и в итоге с виноватым видом заявила, что картинки сегодня не будет и придётся ограничиться голосовым общением. Я не возражал — голос всё же лучше, чем ничего, и Молли, вручив мне телефонную трубку (самую обычную, из ярко-красной пластмассы, на витом шнуре, словно её свинтили с домашнего телефонного аппарата) деликатно удалилась из радиорубки, напомнив, что в нашем распоряжении пять минут.
— …Ну как там у вас, с «обручем»? Выкопали, пилить скоро начнёте? Или Гречко по-прежнему близко никого не подпускает?
— Ой, куда там — выкопали! Вчера Гарнье снова потребовал разрешить доступ исследовательской группы непосредственно к артефакту — так Георгий Михалыч наорал на него и заявил, что выставить возле обруча часовых, а тех, кто рискнёт сунуться к нему — будет нещадно высылать на землю с запретом работы вне планеты!
— Гы-ы-ы… часовых, значит? Интересно, чем он их вооружать собирается? Лазерный револьвер-то на всю Луну один, и тот так себе стреляет…
— а у нас тут теперь три ракетные установки стоят. Недавно с Земли доставили, говорят — специально доработанные для применения на Луне. Такие железные треноги, а на них — труба с ракетой и коробка прицельных устройств.
— И что же, возле них часовые будут стоять? Конечно, я понимаю, мсье Гарнье иначе, как противотанковой ракетой не остановишь, напор у человека сокрушительный….
— Вот опять ты о нём дурно говоришь! Ракеты — они против олгой-хорхоев, если те снова из обручей вылезут. А Гарнье, чтобы ты знал, настоящий подвижник, энтузиаст — ему дай волю, так он сам в «обруч» полезет!
— Полез уже один такой… вернее, двое. Нет, правильно Гречко делает, что не пускает вас туда, не хватало ещё новых жертв…
— Тебе хорошо там говорить — а нам как работать? То нельзя, это нельзя… единственное, что осталось — это понатыкать вокруг «обруча» камер и разной измерительной аппаратуры и фиксировать всплески «тахионного зеркала» каждый раз, когда срабатывает «батут» на «Звезде КЭЦ». И, знаешь что? Выяснилось много интересного…
— Что, к примеру?
— Ну, скажем, когда станция в момент срабатывания «батута» находится в пределах прямой видимости, приборы фиксируют кроме всплеска излучения ещё и газовые выбросы из «обруча»!
— Разовый выброс, говоришь? Погоди… это что, выходит, порции атмосферы той планеты, откуда олгой-хорхои?
— Выходит, что так. Мы это случайно обнаружили, и с тех пор ставим там ещё и спектрографы и газоанализаторы. Но самое интересное случилось, когда «Звезда КЭЦ» проходила над «Ловеллом», в зените, на высоте всего ста сорока километров. В «обруче» при этом возник исключительно мощный выброс, который удалось заснять. Я бы тебе показала, но сам видишь, видеосигнала нет…
— Успеешь ещё. А пока так расскажи, что там с этим выбросом?
Понимаешь… раньше в плоскости «обруча» возникали либо блики, либо устанавливалась на несколько мгновений мембрана «тахионного зеркала». А тут — словно из него выметнулся язык прозрачного серебристо-лилового то ли пламени, то ли газа. И не просто выметнулся, а разом слизнул десяток установленных вблизи плоскости «обруча» датчиков и камер. Я потом узнала — дежурный оператор, на чей пульт шла картинка с камер-прицелов ракетных установок, так перепугался, что едва не выпалил по обручу.
А что ж не выпалил? Занятно было бы…
— Успели схватить за руку. Но дело не в этом — помнишь, в тот раз, когда олгой-хорхои полезли из обруча, «батут» на «Звезде Кэц» сработал на приём груза?
— Вроде так… да, точно, тогда прибыл «Тихо Браге», ты ещё на нём улетать собиралась.
— А на этот раз они отправляли грузовой контейнер через свой «батут» к «Гагарину», я специально уточнила.
— Стоп… хочешь сказать, что «обруч» как бы синхронизируется с «батутом» — один работает на приём — и другой тоже, один на отправление — и второй вслед за ним?
— Вот именно! И тогда получается, что наши приборы затянуло на родную планету олгой-хорхоев!
— Как и Бабенко с Опиньяком когда-то…
Да, я тоже так подумала.
— Слушай, а мысль-то богатая! Сама додумалась?
— Да. Хочу связаться с Леднёвым на «Лагранже». Там на днях запустят «батут», пусть понаблюдает, может, тоже что заметит?
Толково. Гарнье говорила?
— Пока нет.
Мой тебе совет — и не говори, пока не получишь результатов от Леднёва. Знаю я этих лягушатников — мигом присвоит идею себе, а ты будешь вроде как и не при делах. А это, как ни крути, настоящее открытие!
— Ну вот, опять ты… сколько можно?
— ладно-ладно, больше не буду, прости. И вообще, хватит о делах. Ты на Землю-то собираешься? Который уж месяц пошёл, пора бы…
— Да, как раз завтра с «Тихо Браге» отправлюсь на «Звезду „Кэц“», а оттуда на «Гагарин».
— Слушай, я тогда тебя дождусь, а то сколько уж не виделись! — Мне, кстати, пришло приглашение на «Джемини-Хилтон», на финал чемпионата по сайберфайтингу — это наши игры с мечами в невесомости, помнишь? на два лица — может, вместе? Заодно и поговорим, что и как…
— Ну, не знаю, хочется домой поскорее. Хотя — ладно, уговорил, жди!
О том, что к приглашению «на два лица» прилагается ещё и номер на двоих в самом шикарном сегменте орбитальной гостиницы, я благоразумно упоминать не стал. Надо будет с договориться, скажем, чтобы разменяли на два отдельных номера, поскромнее. То есть я-то не против, а вот Юлька может не так понять…
V
Из дневника Алексея Монахова.
«24 декабря 1977 г. О потере связи с „Лагранжем“ я узнал на „Джемини-Хилтон“, сразу по окончании финала по сайберфайтингу. Отгремели аплодисменты, Джордж Лукас выступил с прочувствованной речью, закончившейся сакраментальным „Да пребудет с вами Сила“ — как-никак, генеральный спонсор мероприятия, специально прибыл с Земли всего за час до начала финального боя… Каюсь, не удержался — взял у него автограф на буклете, посвящённом командам-финалистам, а заодно, предсказал придуманной им Вселенной грандиозное будущее и столь же грандиозную известность. В ответ старина Джордж поделился планами снять одну из сцен очередного эпизода в невесомости, что изрядно меня встревожило — нет уж, отклонений от бессмертной классики нам не надо, тем более, что речь идёт о моём любимом „Ответном ударе Империи“! Не думаю, впрочем, что он меня послушает — тем более, что сейчас организовать подобные съёмки не в пример проще и дешевле, чем снятый в „той, другой“ реальности фильм „Вызов“. Так что, если не создатель „Звёздных войн“, то кто-нибудь другой наверняка в скором времени сделает что-нибудь подобное. Тот же Стэнли Кубрик, к примеру — недаром поговаривают о том, что режиссёр собирается браться за третью часть своей эпопеи „Космическая Одиссея“…
Но я отвлёкся на ерунду, простите. Потому как все эти кинематографические страсти — сущая ерунда, по сравнению со свалившейся нам на головы — с размаха, как пыльным мешком — новости: „Станция „Лагранж“ уже пять часов не выходит на связь! Многовато, чтобы списать на задержку радиосигнала, который, как известно, составляет около шестнадцати минут, даже с учётом того, что он идёт через спутник-ретранслятор, висящий где-то между орбитами Земли и Марса. Сколько-то времени ушло на ожидание — мало ли, какие технические проблемы могли возникнуть при передаче сигнала? — но когда все лихорадочно предпринятые усилия не дали результата, о ЧП решено было сообщить, для начала — всему персоналу внеземных объектов“.
Нас это известие застало в коридоре орбитальной гостиницы — мы шли в ресторан, чтобы отпраздновать победу команды „Гагарина“ на турнире, и когда зазвучало по внутренней трансляции „Внимание! Передаём экстренное сообщение…“ — замерли в недобром предчувствии.
Мы — это я, Юлька и Нина, супруга Димы Ветрова. Главный инженер-кулинар „Джемини-Хилтона“. Нина обещала нам поистине королевский ужин: „сегодня будет парадный ужин для бизнесменов из Калифорнии, они решили пустить пыль в глаза конкурентам и устроили ежегодный конгресс на орбите — попробуете, что мы для них наготовили!“ Услышав, что речь пойдёт о „Лагранже“, она побледнела, как бумага, а когда прозвучали роковые слова „связь со станцией потеряна, все попытки восстановить её к успеху не привели…“ пошатнулась и обеими руками схватилась за стену. Я же переглянулся с Юлькой — и прочёл в её перепуганных глазах ответ на незаданный вопрос. Не далее, как пару часов назад, ожидая начала турнира, мы обсуждали перспективы затеянного Леднёвым эксперимента, и Юлька предвкушала данные наблюдений, которые перешлёт (конечно, перешлёт, а как же иначе?) ей астрофизик.
Всё было ясно без слов: ведь именно семь часов назад, не раньше и не позже, с „Лагранжа“ к „Гагарину“ должен был отправиться через „космический батут“ первый грузовой контейнер, и именно в это самое время пропала связь со станцией. Совпадение? Не бывает таких совпадений… Я оставил Нину, вознамерившуюся, кажется, лишиться чувств, на попечение Юльки и со всех ног припустил к отсеку дальней связи, на бегу тыча пальцем в персональный браслет…»